С Олегом Емельяновичем мы знали друг друга много лет — хотя, когда я учился в ВЮЗИ, он мне не преподавал. Наше знакомство началось в конце 80-х с создания кафедры адвокатуры в Московской государственной юридической академии. Создать такую кафедру — изначально это была моя абсолютно хулиганская идея, реализация которой на тот момент казалась совершенно невозможной. Но этой мыслью увлекся профессор МГЮА Израиль Борисович Марткович, с которым мы дружили. Он пошел к Кутафину, тоже будучи уверенным, что его не поддержат. Учитывая негативное отношение к адвокатуре в СССР, сложно было представить, чтобы в те застойные времена ректор вуза пошел на такой в общем-то революционный шаг. Очевидно, стоило ожидать ответа: «Это очередная завиральная идея Барщевского!»
Но Кутафину проект понравился. Получилось, что в этом деле Юракадемия была первой. Потому что одно дело — выдать незаурядную идею создать кафедру адвокатуры. Другое дело — в действительности создать кафедру адвокатуры. Для этого нужны волевые качества. Вообще волевыми качествами Олега Емельяновича невозможно не восхищаться. Представьте себе: 90-е годы, период разрухи. Все кругом разваливается... И только Московская юракадемия ремонтируется. Строится новое общежитие. Как Кутафину в период галопирующей инфляции удалось это сделать, до сих пор остается для меня абсолютнейшей загадкой.
В те годы мы близко не общались — до одного случая. Я приехал из США, где проходил стажировку в одной крупной адвокатской фирме. И создал в России по американскому образцу первое частное адвокатское бюро. Проходит время, появляются опыт и понимание того, что организация адвокатуры в России 90-х носит атавистический характер. Об этом написал книгу «Организация деятельности адвокатуры в РФ». Ее издали. И тут мне звонит Кутафин. Разговор начинает с такой фразы: «Ну и что ты там написал?»
В то время я был доцентом кафедры адвокатуры МГЮА. Преподавал там редко, но все-таки преподавал. Я понимал, что мне звонит ректор. Причем тон у него такой, словно мне сейчас надает по мозгам — больно и сильно. Моя первая психологическая реакция: эх, не быть мне больше доцентом МГЮА! Что ж, свет клином не сошелся...
— Вот книжку написал, — ответил я Олегу Емельяновичу.
— Вижу. А что ты написал, ты понимаешь?
— Вообще я текст читал.
— Зайди ко мне. Жду тебя в 12.00. Можешь?
На следующий день в 12.00 прихожу в alma mater. Ощущение такое, что сейчас у меня попросят зачетку и поставят неуд.
Он встречает меня и говорит:
— Ну что делать будем?
— А что случилось? Какие-то нехорошие отзывы? Минюст вздыбился?
— Да при чем здесь Минюст! Давай-ка докторскую защищай.
— Чего?!
— Докторскую защищай!
— Понимаете, мне докторская не слишком нужна... Зачем козе баян, если она и так веселая?
— Ты не коза, а козел! В особенности если не понимаешь, зачем тебе докторская!
В те времена докторская мне действительно была совсем не нужна. Попробовал отнекиваться. Но тогда понял, как себя чувствует апельсин в соковыжималке. Олег Емельянович выкрутил мне руки в переносном смысле слова — но и до буквального было недалеко.
— В общем так, — заявил Кутафин. — Вот тебе месяц. Пиши доклад — и на защиту.
Как только я вышел из ректората, сразу стал звонить профессору Мартковичу, в то время заведующему кафедрой адвокатуры МГЮА. Он, оказывается, был уже в курсе. И стал просить меня: «Ой, Миша, пожалей меня! Если ты не защитишь докторскую, мне не жить!»
Надо заметить, что на тот момент (в 1997 г.) было две специальности, как-то подходившие к теме работы: «02. Конституционное право» и «03. Гражданское право». Моя же диссертация была на стыке этих дисциплин. Специальность № 11 «Адвокатура» в номенклатуре тоже была. Но с тех пор как ее ввели, ни одного доктора по ней не защитилось. Возникли организационные проблемы: как защищаться, если в Ученом совете обязательно должен быть доктор по 11-й специальности, а такого
доктора в природе не существует? Я уже начал радостно потирать руки: можно расслабиться, защита не состоится.
Но я не учел, с кем имею дело. Кутафин, если что решал, шел до последнего. Он был упрям (в хорошем смысле) до безумия. Вот что он придумал — и протащил эту идею через Высшую
аттестационную комиссию. Я должен был защищаться по 2-й и 3-й специальностям, но с присвоением докторской степени по 2, 3 и 11-й.
И вот наступил день защиты. Надо сказать, Олег Емельянович не часто ходил на ученые советы, на которых защищались диссертации. И моя защита началась, близится к середине — а его все нет. По залу бродит неодобрительный шепоток. Идеи в работе задиристые. Без всякого пиетета к авторитетам, без поворота головы в сторону Минюста...
Я уже начал думать:«Раззадорил меня Кутафин — и бросил». И тут как раз появился он сам. Олег Емельянович бросил пару реплик. Настроение в зале моментально изменилось.
Я совершенно успокоился. И вот результат: из пятнадцати человек один против. Для докторской это хорошо. Защита состоялась! Я стал уникальным доктором по трем специальностям сразу. Причем первым в России — по адвокатуре.
После этого меня стали приглашать на защиту всех диссертаций
по 11-й специальности. И ведь не откажешься... Подсуропил мне Олег Емельянович!
Так мой первый вызов на ковер к ректору оказался трамплином. Позже Олег Емельянович предложил выдвинуть меня в профессоры. Признаюсь, к докторской степени я относился спокойно. Но стать профессором, тем более в стенах alma mater, мне очень хотелось. И эта мечта исполнилась.
После моей защиты мы с Кутафиным стали довольно много общаться. Нередко встречались в неформальной обстановке. Хотя в смысле увлечений мы все-таки ходили по разным коридорам: Олег Емельянович любил классическую музыку, я предпочитал драматический театр.
Некоторое время я был членом семейного клуба «Монолит». Раз в месяц там выступали очень хорошие артисты: Башмет, Спиваков, Мацуев...
Я всегда приглашал на эти выступления Олега Емельяновича с женой. И он с благодарностью принимал приглашения. Я на эти мероприятия ходил ради него (неудобно же позвать в гости и самому не прийти!). И не поверите, сам, благодаря Кутафину, пристрастился к классике.
Впрочем, когда я позвал Кутафина на премьеру спектакля по моей пьесе, он тоже приехал. Очень похвалил меня — по-моему, не очень искренне. Все-таки драма была от него далека.
Мы иногда общались и в семейном кругу. Моя жена Ольга приятельствует с женой Олега Емельяновича, Натальей Николаевной. Наташа потрясающе оттеняла Олега Емельяновича.
Их характеры раскрывались в паре. Вдвоем они смотрелись не как «один плюс один равняется два», а как «один плюс один равняется четыре». Наташа мягкая, а Олег Емельянович достаточно жесткий. Она обкладывала его ватой во всем, в чем только могла. Такому человеку, как Кутафин, нужна была такая жена, как Наташа, — женщина, посвятившая себя своему мужу.
Хотя она не какая-нибудь домашняя клуша. Светская в хорошем смысле этого слова, очень интеллигентная. Было заметно, как она его любит — и как он ее обожает, буквально боготворит.
Наши с Олегом Емельяновичем встречи, где бы они ни случались (начиная от приемов в Кремле и заканчивая чьими-то юбилеями), проходили по одному сценарию. Сначала — обмен свежими анекдотами. Потом напряженнейшая интеллектуальная игра словами, обмен мнениями и новостями в шуточной форме.
Его одесский юмор и его глубокие, истинно академические знания делали его потрясающим собеседником. Было трудно понять, когда он тебя подкалывает, а когда говорит всерьез. Когда мы сошлись ближе, уже подружились, я тоже стал подкалывать его в разговорах. Ему это очень нравилось, поскольку редкий человек имел смелость так себя с ним вести.
У нас бывали пикировки по 5—10 минут. Думаю, он тоже ценил меня как собеседника.
Вспоминается празднование моего 50-летия. В зале собрались очень разные люди. Половина присутствующих — официальные лица. Они всегда произносят тосты типа: «Вы сделали великий вклад в российскую юриспруденцию...» и далее набор банальностей. А моя компания — это люди ироничные.
В своем кругу мы приняли правило: «Про именинников либо плохо, либо совсем ничего». Так что на своем дне рождения ты узнаешь все гадости, которые только могут придумать про тебя
друзья.
Как совместить эти компании? Я не знал. Если мои друзья станут говорить, официоз со стульев попадает. Если официоз будет говорить, мои поднимут их на смех. Первый тост произнес председатель одного из верховных судов. Моя половина компании это еще пережила, но свои комментарии выдала.
А второй тост был от Кутафина. Он все же со стороны официоза: ректор МГЮА, академик. Он произнес тост, над которым от души смеялись и те, и другие. Кутафин совместил несовместимое, огонь и воду. После его тоста все покатилось нормально. Он задал тональность, которая позволила спасти вечер.
И еще одна вещь, уже совершенно несмешная. После смерти моего отца Олег Емельянович стал для меня единственным человеком, с которым я мог посоветоваться по любому вопросу.
По юридическим темам я с ним не советовался никогда. А по человеческим — всегда. Я не часто пользовался этой возможностью. Но для меня было важно знать, что я могу снять трубку, набрать его номер — и услышать голос человека, который старше и мудрее меня, но заведомо по-доброму ко мне отнесется.
Когда Кутафин умер, я стал одинок
Но Кутафину проект понравился. Получилось, что в этом деле Юракадемия была первой. Потому что одно дело — выдать незаурядную идею создать кафедру адвокатуры. Другое дело — в действительности создать кафедру адвокатуры. Для этого нужны волевые качества. Вообще волевыми качествами Олега Емельяновича невозможно не восхищаться. Представьте себе: 90-е годы, период разрухи. Все кругом разваливается... И только Московская юракадемия ремонтируется. Строится новое общежитие. Как Кутафину в период галопирующей инфляции удалось это сделать, до сих пор остается для меня абсолютнейшей загадкой.
В те годы мы близко не общались — до одного случая. Я приехал из США, где проходил стажировку в одной крупной адвокатской фирме. И создал в России по американскому образцу первое частное адвокатское бюро. Проходит время, появляются опыт и понимание того, что организация адвокатуры в России 90-х носит атавистический характер. Об этом написал книгу «Организация деятельности адвокатуры в РФ». Ее издали. И тут мне звонит Кутафин. Разговор начинает с такой фразы: «Ну и что ты там написал?»
В то время я был доцентом кафедры адвокатуры МГЮА. Преподавал там редко, но все-таки преподавал. Я понимал, что мне звонит ректор. Причем тон у него такой, словно мне сейчас надает по мозгам — больно и сильно. Моя первая психологическая реакция: эх, не быть мне больше доцентом МГЮА! Что ж, свет клином не сошелся...
— Вот книжку написал, — ответил я Олегу Емельяновичу.
— Вижу. А что ты написал, ты понимаешь?
— Вообще я текст читал.
— Зайди ко мне. Жду тебя в 12.00. Можешь?
На следующий день в 12.00 прихожу в alma mater. Ощущение такое, что сейчас у меня попросят зачетку и поставят неуд.
Он встречает меня и говорит:
— Ну что делать будем?
— А что случилось? Какие-то нехорошие отзывы? Минюст вздыбился?
— Да при чем здесь Минюст! Давай-ка докторскую защищай.
— Чего?!
— Докторскую защищай!
— Понимаете, мне докторская не слишком нужна... Зачем козе баян, если она и так веселая?
— Ты не коза, а козел! В особенности если не понимаешь, зачем тебе докторская!
В те времена докторская мне действительно была совсем не нужна. Попробовал отнекиваться. Но тогда понял, как себя чувствует апельсин в соковыжималке. Олег Емельянович выкрутил мне руки в переносном смысле слова — но и до буквального было недалеко.
— В общем так, — заявил Кутафин. — Вот тебе месяц. Пиши доклад — и на защиту.
Как только я вышел из ректората, сразу стал звонить профессору Мартковичу, в то время заведующему кафедрой адвокатуры МГЮА. Он, оказывается, был уже в курсе. И стал просить меня: «Ой, Миша, пожалей меня! Если ты не защитишь докторскую, мне не жить!»
Надо заметить, что на тот момент (в 1997 г.) было две специальности, как-то подходившие к теме работы: «02. Конституционное право» и «03. Гражданское право». Моя же диссертация была на стыке этих дисциплин. Специальность № 11 «Адвокатура» в номенклатуре тоже была. Но с тех пор как ее ввели, ни одного доктора по ней не защитилось. Возникли организационные проблемы: как защищаться, если в Ученом совете обязательно должен быть доктор по 11-й специальности, а такого
доктора в природе не существует? Я уже начал радостно потирать руки: можно расслабиться, защита не состоится.
Но я не учел, с кем имею дело. Кутафин, если что решал, шел до последнего. Он был упрям (в хорошем смысле) до безумия. Вот что он придумал — и протащил эту идею через Высшую
аттестационную комиссию. Я должен был защищаться по 2-й и 3-й специальностям, но с присвоением докторской степени по 2, 3 и 11-й.
И вот наступил день защиты. Надо сказать, Олег Емельянович не часто ходил на ученые советы, на которых защищались диссертации. И моя защита началась, близится к середине — а его все нет. По залу бродит неодобрительный шепоток. Идеи в работе задиристые. Без всякого пиетета к авторитетам, без поворота головы в сторону Минюста...
Я уже начал думать:«Раззадорил меня Кутафин — и бросил». И тут как раз появился он сам. Олег Емельянович бросил пару реплик. Настроение в зале моментально изменилось.
Я совершенно успокоился. И вот результат: из пятнадцати человек один против. Для докторской это хорошо. Защита состоялась! Я стал уникальным доктором по трем специальностям сразу. Причем первым в России — по адвокатуре.
После этого меня стали приглашать на защиту всех диссертаций
по 11-й специальности. И ведь не откажешься... Подсуропил мне Олег Емельянович!
Так мой первый вызов на ковер к ректору оказался трамплином. Позже Олег Емельянович предложил выдвинуть меня в профессоры. Признаюсь, к докторской степени я относился спокойно. Но стать профессором, тем более в стенах alma mater, мне очень хотелось. И эта мечта исполнилась.
После моей защиты мы с Кутафиным стали довольно много общаться. Нередко встречались в неформальной обстановке. Хотя в смысле увлечений мы все-таки ходили по разным коридорам: Олег Емельянович любил классическую музыку, я предпочитал драматический театр.
Некоторое время я был членом семейного клуба «Монолит». Раз в месяц там выступали очень хорошие артисты: Башмет, Спиваков, Мацуев...
Я всегда приглашал на эти выступления Олега Емельяновича с женой. И он с благодарностью принимал приглашения. Я на эти мероприятия ходил ради него (неудобно же позвать в гости и самому не прийти!). И не поверите, сам, благодаря Кутафину, пристрастился к классике.
Впрочем, когда я позвал Кутафина на премьеру спектакля по моей пьесе, он тоже приехал. Очень похвалил меня — по-моему, не очень искренне. Все-таки драма была от него далека.
Мы иногда общались и в семейном кругу. Моя жена Ольга приятельствует с женой Олега Емельяновича, Натальей Николаевной. Наташа потрясающе оттеняла Олега Емельяновича.
Их характеры раскрывались в паре. Вдвоем они смотрелись не как «один плюс один равняется два», а как «один плюс один равняется четыре». Наташа мягкая, а Олег Емельянович достаточно жесткий. Она обкладывала его ватой во всем, в чем только могла. Такому человеку, как Кутафин, нужна была такая жена, как Наташа, — женщина, посвятившая себя своему мужу.
Хотя она не какая-нибудь домашняя клуша. Светская в хорошем смысле этого слова, очень интеллигентная. Было заметно, как она его любит — и как он ее обожает, буквально боготворит.
Наши с Олегом Емельяновичем встречи, где бы они ни случались (начиная от приемов в Кремле и заканчивая чьими-то юбилеями), проходили по одному сценарию. Сначала — обмен свежими анекдотами. Потом напряженнейшая интеллектуальная игра словами, обмен мнениями и новостями в шуточной форме.
Его одесский юмор и его глубокие, истинно академические знания делали его потрясающим собеседником. Было трудно понять, когда он тебя подкалывает, а когда говорит всерьез. Когда мы сошлись ближе, уже подружились, я тоже стал подкалывать его в разговорах. Ему это очень нравилось, поскольку редкий человек имел смелость так себя с ним вести.
У нас бывали пикировки по 5—10 минут. Думаю, он тоже ценил меня как собеседника.
Вспоминается празднование моего 50-летия. В зале собрались очень разные люди. Половина присутствующих — официальные лица. Они всегда произносят тосты типа: «Вы сделали великий вклад в российскую юриспруденцию...» и далее набор банальностей. А моя компания — это люди ироничные.
В своем кругу мы приняли правило: «Про именинников либо плохо, либо совсем ничего». Так что на своем дне рождения ты узнаешь все гадости, которые только могут придумать про тебя
друзья.
Как совместить эти компании? Я не знал. Если мои друзья станут говорить, официоз со стульев попадает. Если официоз будет говорить, мои поднимут их на смех. Первый тост произнес председатель одного из верховных судов. Моя половина компании это еще пережила, но свои комментарии выдала.
А второй тост был от Кутафина. Он все же со стороны официоза: ректор МГЮА, академик. Он произнес тост, над которым от души смеялись и те, и другие. Кутафин совместил несовместимое, огонь и воду. После его тоста все покатилось нормально. Он задал тональность, которая позволила спасти вечер.
И еще одна вещь, уже совершенно несмешная. После смерти моего отца Олег Емельянович стал для меня единственным человеком, с которым я мог посоветоваться по любому вопросу.
По юридическим темам я с ним не советовался никогда. А по человеческим — всегда. Я не часто пользовался этой возможностью. Но для меня было важно знать, что я могу снять трубку, набрать его номер — и услышать голос человека, который старше и мудрее меня, но заведомо по-доброму ко мне отнесется.
Когда Кутафин умер, я стал одинок