Мне кажется, первое впечатление, которое я составил о нем,заключалось в том, что это рассудительный, внимательный,внешне мягкий, но, с другой стороны, четкий человек, который умел отдавать распоряжения, управлять людьми и событиями. И это сочетание определенной мягкости, рассудительности и организационной четкости отличало его от других.
И разумеется, в комсомольской организации бывали и встречи, и дискуссии. Я присутствовал на его встречах с факультетскими активами, на комсомольских конференциях в университете, где он делал доклады. Он был очень успешным секретарем комитета ВЛКСМ МГУ. Я знал, что он в это время работал и в других, вышестоящих организациях — был членом райкома и т. д. Поэтому уже тогда Кутафин был признанным мэтром комсомольской работы.
Вторая страница нашего знакомства: он работал на юридическом факультете МГУ. Осознанно помню его в должности замдекана по научной работе. В это время я уже стал его начальником, так как был заместителем проректора университета.И могу сказать, что он реально вел все дела факультета. Там, конечно, был декан — нужный, авторитетный руководитель.Но, как часто бывает, Олег Емельянович — очень энергичный,организованный зам — решал все оперативные вопросы, связанные с факультетом.
Вот в это время мы с ним часто встречались и тесно дружили. Перешли на «ты» еще с комсомольских времен. Он, как и я,был членом парткома университета и ярко выступал на партийных конференциях. Обычно в те времена большинство из ораторов на таких мероприятиях предпочитали «восславлять», а его выступления, как правило, были критическими. И в этом смысле руководители Кутафина в каком-то роде побаивались.Он мог довольно жестко высказаться в адрес ректората или парткома университета.
Вообще, он так быстро рос в это время, что было сразу понятно — он вырастает в лидера на юридическом факультете. Защитил докторскую, профессор, замдекана, много научных работ. Но где-то в 80-е годы у него возникли сложности с ректоратом. И я был тем посредником, который гасил эти сложности, и думаю, Олег Емельянович мне за это был благодарен. По крайней мере, у нас с ним были очень откровенные разговоры о том, почему он испытывает такой дискомфорт в университете. И в конце концов Кутафин не выдержал и ушел во Всесоюзный заочный юридический институт. Внешне это выглядело нормальным, обычным переходом на другую работу. Но он ушел с внутренней обидой. И повторюсь, в той ситуации в силу наших дружеских отношений я выступал неким демпфером его настроений, его перехода.
МГЮА стала настолько авторитетным вузом, что в какой-то момент Кутафин предложил мне, как ректору МГУ, создать совместное учебно-методическое объединение. По тем временам в этом был даже некоторый нонсенс. Ведь учебно-методическое объединение — структура, которая задает стандарты, вырабатывает программы высшего образования. Все учебно-методические объединения — по математике, физике, праву и т. д. — существовали тогда только при МГУ. А Олег Емельянович говорит: «Вот мы тоже мощные, давай работать вместе!» И приказом министра образования Филиппова Кутафин и Садовничий возглавили учебно-методическое объединение по юридическому образованию.
Это тоже была серьезная работа. Мы часто заседали — тов МГЮА, то в МГУ. Мне, конечно, очень помогал наш юридический факультет, но я понимал, что в нашей совместной с Олегом Емельяновичем работе есть сила. В то время очень дискредитировалось само юридическое образование, а Кутафин был сторонником жесткой позиции по сохранению его уровня. И в этом находил во мне надежного союзника. Мы вместе возглавляли учебно-методическое объединение по юридическому образованию до последних дней Олега Емельяновича.
Я хорошо знал Кутафина и его супругу. Как правило,на каких-то высоких приемах мы всегда сидели за одним столом. Очень много говорили. Что его отличало? Активное неравнодушие к судьбе высшего образования, к судьбе науки. Он ведь очень быстро вырос и в Российской академии наук —членкор, академик, член Президиума. Фактически заменил Владимира Николаевича Кудрявцева в роли представителя юридической науки в РАН. И стал очень знаковой фигурой не только в университетском, но и в академическом сообществе. И в государстве: я знаю, что те или иные руководители России обращались к нему за юридической помощью, консультациями, рекомендациями... Он всегда это делал охотно. И был очень вписан в истеблишмент нашей страны.
В то же время его отношения с друзьями отличались просто-той. Он обладал прекрасным чувством юмора, любил шутить.И в этом мы тоже находили общие нотки.
Последний раз я его увидел в Кремле, по-моему — на заседании Госсовета или Совета при нем. Олег Емельянович подошел ко мне и сказал: «Кое-что мы с тобой в образовании не уберегли». Это прозвучало как заповедь.
Он был уже очень болен, после операции. Хотя мы все, конечно, говорили, что он хорошо держится, было заметно и понятно, что ему трудно. Вскоре он умер, и я приехал к нему прощаться...
Я очень обрадовался, когда МГЮА дали имя Олега Емельяновича. Это было справедливо.